Не вошедшее в Сонник
Этот сон не пришелся в "Сонник ПП", как мне представлялось, по причине неуместной идеологизированности, потому так и валялся низачем.
Такой вот он оказался несерийный:
Сон №XXX – Слово и дело (Из жизни памятников – 11)
Однажды Платон Платонычу приснился сон:
Будто он на самом деле не человек, а Железный Феликс, тот самый, что на площади стоял, а теперь в большой круглой зале под стеклянным куполом помещается. Всегда освещен, но свет неяркий, приглушенный, потому замысел такой. По стенам залы и вовсе в полумраке креслы стоят деревянные с высокими резными спинками, в них люди-нелюди, но высший чекистский синклит всех времен и народов. В полночь на понедельник свершается таинство. Сперва новичков принимают, из достойных и не ниже полковника чтоб. Ритуал так себе, затравка, баловство ненадолго, но будоражит, будоражит память. Подкатывают, значит, прямо к памятнику площадочку такую на колесиках, на нее по лесенке восходит новый член ордена, произносит слова клятвы торжественной, после троекратно целует Феликса Эдмундовича в металлический зад. Тому каждый раз нагибаться вперед приходится, полы шинели раздвигаются и обнажают место для поцелуев. Утомительно немного, но важность церемонии понимает и не ропщет. После растроганных неофитов выпроваживают и остаются самые-самые из живых, выстраиваются под памятником пред ликами уже неживых, но никак не бывших, и звонкими голосами рапортуют свершения. Светлая радость победителей царит в голосе и лицах их. И поделом: орден достиг высот невиданных, в государстве все себе подчинил, осталось народ обучить навсегда в нем жить привыкнуть. В креслах внимание абсолютное: слушают, уточняют, переспрашивают – потом пошуршат меж собой и план-поминальник выдадут новых свершений. Живые поручения разберут, руки кинут вверх в салюте и разбегутся. Двери затворяются до следующего понедельника, в креслах замирают, и остается Железный Феликс сам по себе. Скучно, конечно. Бывало, когда еще на площади стоял, машины туда-сюда мимо, люди, временами чего и случалось забавное у ног его, а теперь лишь одиночества тишь. Остается думать. И чем больше он думает, тем меньше ему все это нравится. Сам он стал «цепным псом №1» и других приготовил к миссии, но «цепным псом» революции, которая есть высший смысл и оправдание. А эти? Для чего им победы? Куда по ним? «Все выше и выше и выше?..» Хозяева проворовались, обсвистались и все на охранников скинули, которые лучше не придумали, как тащить все в «кошелек» и гавкать на чужих, чтоб не трогали. А зачем кошелек, почему кошелек, для чего кошелек? Живут теперь без смысла, но с остервенением. Однако людям без смысла никак. Это для «отдельного» власть – самоважность, и единственный смысл ее в простирании и укреплении, а людям власть для дела, для пользы нужна. Когда пользы нет, ей только детей пугать. И жалко ему дела рук своих и страшно ему дела рук своих. Чего больше: жалко или страшно – не знает. Жалко, потому как конец скорый видит непременный, который за ненадобностью их. И страшно того, что натворили и успеют натворить еще в остервенении бессмысла, чего потом не отмыть, не отскоблить. И жалко и страшно, и хочется сойти однажды в тайную ночь статуей командора в зал, ухнуть громко, в голос весь, чтоб разлетелись прошлого тени, сгинули, чтоб отлетел их мертвый морок с живых. А те и увидят вдруг сами, что дело их детское, пионерское: «Будь готов! – Всегда готов!» Что приказы – это занятие людей взрослых, самостоятельных, самодеятельных, которые знают зачем. Будто готов уже Железный Феликс, в следующую тайную ночь и готов…
Проснулся Платон Платоныч, весь возбужденный, напружиненный, готовый им всем сказать. Встать, пойти и сказать… Им всем… Все, как есть и сказать. Встал, пошел на кухню, водички хлебнул кипячененькой и вспомнил, что не Железный Феликс он, даже не Платон, а Платон Платоныч. И кому он будет что говорить? Кто его «что» это слушать будет? До психушки договориться – это запросто, «лехко». Сел Платон Платоныч, загоревал… Потом встрепенулся, решил, что сон должен в руку, и скоро настоящий Железный Феликс скажет единственное и решительное слово, после которого все непременно переменится. Потому кому как не ему понимать, что совсем теперь неправильно стало и надо что-то делать. Взбодрился Платон Платоныч от мыслей этих и пошел спать – утром на работу, однако.
|
