Будто он мальчоночка такой небольшенький, лет восьми, но шустрый, сообразительный. Потому сообразительный, что на улице живет: мамка его не любит, а папки и вовсе нет. Живет он на полной воле и очень эту самую волю любит. Только холодно ему с ней. Всегда холодно, особенно летом, в самую большую жару. И будто он знает, что далеко-далеко на Севере есть теплый-теплый дом, где живет мамочка-Валечка, которая по всему свету всех-всех детей озябших собирает, кормит, отогревает и никуда от себя не отпускает, покуда они не вырастут, потому что жалеет их очень. И он точно знает, что и его найдет скоро мамочка-Валечка, заберет к себе, и ему никогда уже не будет холодно. Нужно только немного потерпеть. Вот он и сидит тут, на ступеньках в переходе, жует "Сникерс" и ждет, терпит…
Проснулся Платон Платоныч, и холодно ему очень. Просто так холодно, что совсем даже не думается ни о чем. Вдобавок вкус этого "Сникерса" поганого. Только Платон Платоныч не мальчоночка тебе, он на кухню пошел на свою, водочки принял, прогрелся и тогда задался вопросом: "Как эта мамочка-Валечка всех детей уличных отогреет? Их у нас вон сколько". Потом еще подумал-подумал и решил, что, наверное, отогреет, раз больше некому. С тем и пошел досыпать: утром на работу, однако.
Будто он и не русский вовсе, а джигит. И не просто джигит, а джигит со страшным взглядом. Идет он по Москве так немножко вразвалку, а навстречу менты. Один автоматом в бок и говорит: «А доставай-ка разрешеньице, а-то мы тебя в кутузку-мутузку!» Он на мента страшным взглядом своим глянул, тот и обмочился, потом на другого – и другой в луже стоит. А он джигитским шагом по улице на глазах всего народа пошел писáть на носочках: «Асс-са! Асс-са!» И народ-то, народ-то становится, глядит, да и начал хлопать. И так-то расхлопался, что в задор вошел, хлопает да покрикивает: «Давай, давай джигит! Давай наяривай!»
Проснулся Платон Платоныч, подумал и сказал себе: «Хоть и не русский был, а хороша дружба народов. Может и неправильно это?»
Сон №10 - Что упало, то попало
Однажды Платон Платонычу приснился сон:
Будто он сантехник, канализацию разобрал, под трубой стоит, нагнулся, чистит. Вдруг сверху ему из трубы дерьмо на голову шле-пец! Так все и залепило.
Проснулся Платон Платоныч, подумал и сказал себе: «Сколько дерьмо ни чистишь, на свою голову оно всегда найдется. Неправильно это».
Сон №11 - Агент 888, задание №586 - Родильное место
Однажды Платон Платонычу приснился сон:
Будто он на танцах молодежных. Зал огромный, свет там всякий, музыка молотит, по сцене какие-то скачут. У него самого тоже на голове хаер разноцветный, ну и вообще, облик соответствует вполне. И делает все, как положено: ножкой сучит, по полу стучит, вовремя подпрыгивает. А все у него, как положено, потому что он не просто Платон Платоныч, а Платон Платоныч – секретный агент три восьмерки (888), и здесь он на задании. Засланец, в общем. И заслали его выяснить метафизический смысл этих всенощных совместных камланий юных созданий, чтобы влиять на них правильным образом и чтобы они об этом влиянии не ведали. «Каналы влияния, – сказал полковник, – у нас готовы, и спецы-проводники тоже, но по поводу содержания императивных сообщений дискурсанты пока не пришли к единому мнению». Полковник как скажет, так хрен сразу разберешь, но Платон Платонычу это нравится. Орел, одним словом, истинный орел полковник! Платон Платоныч готов в лепешку, но смысл этот где искать, это ж не окурок какой в углу валяется? Полковник ему, мол, может он и впрямь не больше старого окурка и также воняет, но его дело там быть, делать все, как они, и чувствовать, чувствовать, чувствовать, пока не откроется ему, что это такое на них там снисходит? И вот Платон Платоныч, который 888, бог знает какой час ручками помахивает, задом вертит, по полу стучит – ждет, когда откроется, когда на него снизойдет. Вдруг создание напротив к нему обращается: «Ты, отец, – говорит, – железный, наверное. Полночи уже скачешь и ничего, не устаешь. Не надоело? Я тут местечко одно знаю, пойдем потрахаемся?» – и за локоток его нежненько, но решительно. Платон Платоныч опешил слегка, но выучку свою призвал и локоточек аккуратненько так высвободил. Создание фыркнуло: «Не хошь, как хошь. А может ты того, только прыгать и можешь? – и исчезло, улетело, растворилось. Платон Платоныч, который 888, мог сегодня много и того и другого, столько, сколько этому и не снилось, потому что перед заданием употребил спецтаблетку, и отказался он совсем не из боязни, а просто не смог идентифицировать гендер создания и не знал, какую выбрать стратегию поведения. «Неверная идентификация гендера может стать причиной провала», – учил полковник и правильно учил, Платон Платонычу ли этого не знать. Только как его точно определишь, когда сами создания в нем еще не устоялись? И вдруг на Платон Платоныча снизошло, снизошло, что все тут они и он тоже для одиночества вместе. Сюда: из невыносимости одиночества наедине, где только твоя жизнь пуста и бессмысленна, где ты только один несчастен и потому несчастье твое без дна; сюда: в толпу одиночеств, где пустота и бессмысленность повсеместна и потому единственно значительна и достойна; сюда: где одиночества разом вздымают руки и заходятся в крике, который всегда есть лишь: «Мы вместе!» – чтоб ни кричали; сюда: где в грандиозной распятой пустоте непременно родится и родится невиданное и совершенное счастье и смысл для всех людей сразу и потому…
Проснулся Платон Платоныч, дышит паровозом, вокруг себя зыркает, ноги сами дергаются, под одеялом колобродят, и стало ему вдруг так горько, так горько, что он вот тут, в койке, а там без него смысл для всех людей родится, который он здесь проспал…Потом подумал-подумал еще Платон Платоныч и сказал себе: «Из такой пустоты не может не родиться невиданное, только не факт, что это будет хорошо. Совсем не факт».
Сон №12 - Странности любви-2
Однажды Платон Платонычу приснился сон:
Будто он работает летучей рыбой, и деньги ему платят только за то время, когда он летает, а когда плавает в воде, то не платят. Вот он полетал-полетал и в воду плюхнулся дух перевести с удовольствием, а навстречу ему жена с зубастой пастью разинутой – вот-вот проглотит. Он от нее опять в воздух, летел-летел, в воду шлепнулся, а навстречу ему подруга его, и пасть у нее еще зубастее. Он опять разворачивается и в воздух изо всех сил. Только плюхнулся, а там жена уже ждет-поджидает, и зубы у нее совсем жуткие. Он вираж заложил и опять в воздух. Шлепнулся, а там подруга зубами сверкает. Он снова вираж и в воздух, а там жена… И снова подруга… И опять жена…
Проснулся Платон Платоныч, весь в поту, дышит – никак не отдышится, ощупывает себя: вроде человек, а не рыба, пусть даже летучая. «Ух! Хорошо-то как быть человеком, – сказал он себе и подумал. – Как у этих женщин складно все получается? Неправильно это».
Сон №13 - Птичку жалко!
Однажды Платон Платонычу приснился сон:
Будто он идет себе по Большому каменному на Кремль поглядывает. Утро ясное, солнечное. Красота, да и только! А навстречу ему Президент тоже прогуливается. Останавливается: «Здравствуйте, – говорит, – Платон Платоныч. А скажите, какие у вас есть нужды-пожелания?» – «А никаких, – отвечает Платон Платоныч. – Сами со всем справляемся, товарищ Президент. Нам бы только, чтоб порядок был. А он при Вас очень даже наладился. Так что благодарствуем». «А знаешь ли ты Платон Платоныч, – говорит ему Президент, – что зовут меня на новый участок работы – Германией руководить. На целых три месяца. Еще на три – Францией. Потом, думаю, Италию возглавлю». «Никак нет, товарищ Президент. Очень за Вас рады. Только мы-то без Вас как останемся?» «А над вами пока Ясир Арафат будет, потом его сменит султан Брунея. Это такая ротация кадров называется». Рассмеялся по-доброму товарищ Президент, ручкой махнул и пошел дальше.
Проснулся Платон Платоныч, сперва заволновался: «Что это у нас Президент в платке будет, будто баба какая? Неправильно это». Потом припомнилось ему: то ли Ясир этот у евреев невыездной, то ли вовсе помер – и успокоился.
Сон №14 - Декалог-6
Однажды Платон Платонычу приснился сон:
Будто идет он по тропочке в саду, кругом деревья, кусты, цветы, птички, а у него на душе погано-препогано. И перед ним на тропочке слизень, толстый такой, противный, и Платон Платоныч в этом своем душевном состояния ногу поднимает, чтобы слизня того… расслизить в общем, как вдруг ему голос требовательный: «Не убий!» Платон Платоныч автоматом через живое переступил, но остановился и кипятиться стал, что, мол, он теперь как дигамбар какой-нибудь и наступить никуда не может, ни комара ему теперь не прихлопнуть, ни клопа вонючего. Голос паузу взял и снова лишь то же самое повторяет: «Не убий!» – но еще более внушительно и непреклонно. Так непреклонно, что Платон Платонычу вдруг стало стыдно за желание слизня этого расслизить. И он давай убеждать себя, что за жизнь свою гадостей натворил, что слизень этот – просто вшивь, точка невидная, и вообще он шашлык любит очень из козленочка, а природа этих слизней, сколько надо, понаделает. Но стыд не уходил, напротив, вырастал будто, потому что слизня топтать хотел не просто так, походя, а именно, что на душе погано было, и поганство это хотелось убить тем, чтоб убить хоть кого-нибудь. Всенепременно убить! Пусть слизня, но убить!
Проснулся Платон Платоныч, и на душе было погано. Фу, как погано! «Всегда на земле кто-то кого-то немножко убивает, – повторил он за кем-то. – Человек такое существо, чтобы жить – убивать должен. Природа у него такая, а против нее не попрешь. Никто не попрет, потому что…» - продолжал он про себя рассуждать и рассуждать хорошо, убедительно, но стыд, мучительный стыд и тут догнал его, догнал и переполнил, перелился слезами, обильными как никогда, как в детстве, с которыми пришлось в ванну быстро-быстро, чтоб вода шумела и чтоб никто нигде не узнал, как нестерпим его стыд, этот его и только его одного стыд… «Ты чего там, Платон? Не заболел?» - жена забеспокоилась. «Здоров, здоров, совсем здоров»,- удалось почти бодро Платон Платонычу, и на кухню, где покурил, подумал, побормотал про себя и притих, успокоился… Так… ничего все снова стало, только козленочков было жаль. Одних лишь козленочков…
