|
Платон Платоныч пишет Соседу-Евгению: письмо четвертое
27.03.2006
Книжки не учат слышать вопрос и отвечать в точности, но порассуждать вокруг. Ты вроде бы все рассказал, только не про то: можно ли в этот буквариный рай народ наш загнать или уже не можно? Даже совместными действиями всякого начальства и нанятых профи? Впрочем, тогда я и не сомневался, что нельзя, а теперь вдруг французы ввергли в сомнения.
Вот глянь-ка: ихний начальник Доминик де с депутатами выпустили оскорбительный закон. Для любого человека оскорбительный, особенно для молодого, и они тут же взвились. Им про экономику толкуют, про развитие, мол, всем от этого будет хорошо, вам тоже, а они не хотят экономики вместе с оскорблением. Доминик де все про полезность, мол, ради нее проглотите, не убудет, по-другому не получается. А они ему: «Хрен тебе, засунь себе эту пользу, такой нам не нада. Убираешь оскорбление – разговариваем, а нет – базара нет, и Франции тебе спокойной не будет и никому не будет». Вот. Я не о том, кто кого там в результате переможет, а о нежелании общества покорно глотать оскорбления от властей и умении защищать это свое нежелание.
Теперь глянь на наши родные просторы. У российского человека из прошлого были две надежи и опоры: нельзя без крайней причины выселить прописанного человека из его жилья и нельзя отобрать данный ему на работе дачный участок. Год назад выселить очень даже стало можно и тишина… Никто ничего. В семьях меж хозяином и другими живущими провели межу: хозяину дозволено продать квартиру, а на всех чхать. Правда, продать можно один раз, зато куражиться каждый день. Вот приду, мол, выпитый, вы меня не уважаете, а я вас всех повыкидываю. И если даже не куражится, не грозит, значит, того хуже: замышляет в тишине, собака такая. И как тут жить в таких подозрениях? Супом с грибочками и стрихнином для надежности накормить его (ее) и… открыть новую главу борьбы с детьми собственными. Закон, рушащий семьи и плодящий бомжей есть, а войны народной против него нет.
У нас кроме квартиры или дачи и места нашего на земле нет. Другого места, где мы можем чувствовать себя у себя. А тут власти наши участок наш, потом многолетним политый, хотят нас выкупать заставить. Выкупать за свои деньги и задницы еще лизать Акакий Акакичам в присутствиях. Власть «всякую наглость потеряла», считает, что не будет ничего, и с народа не убудет: денежки понесет, понесет и при этом согнется. Проглотит.
Правду проглотит? Не в пример французам поматюкаемся на кухнях, зальем водочкой, и каждый пойдет свою обходную дорожку-тропинку искать. Вот я и подумал вдруг, что в рай какой-нибудь безнадежный могут запросто загнать – поматюкаемся на кухне, водочкой зальем и притерпимся. Притерпимся?
Ты мне вот что скажи, ко всему притерпимся или какой пограничный столб есть? Ударимся об который, и станем про свое достоинство думать? Есть такой столб или нет? Я стал сомневаться.
Ну ладно. Приехать не хочу пока, не время.
Пока.
Сосед-Евгений пишет Платон Платонычу: письмо седьмое
09.04.2006
Привет Платоныч! Я молчал-то, знашь, чего, мне сказать-то нечего. Ты спросил, когда, с какого момента я стал быдлом, не в пример этим французикам? Считал, считал, но давно. Долго-долго был и есмь быдло до сегодня, когда привычно при мне политик, который Ж, с телевизора
еще раз убивал ту самую маленькую девочку, что убита уже за черные косы и брови в городе, откуда по всему миру всеобщее братство когда-то, что понаехали, наркоты понавезли, всех их… – я молчу, потому что горд от ума и меня там нет.
Я был и есмь быдло и тогда, когда посланный мной в страну черных бровей и кос воин изнасиловал и убил девочку другую с черными бровями и косами. Нет, я не упал на колени в мольбе о прощеньи мне и народу моему, а хмыкнул: «Не повезло ей» – я был горд от ума, и меня там не стояло.
Я был и есмь быдло, когда воины мои который год там, в земле черных бровей и кос крадут, убивают, насилуют людей и умирают сами, и это мне называют защитой какой-то там родины. Я молчу и горд от ума, что им я не верю, и меня там нет.
Я уже был и есмь быдло и тогда, когда полетели туда мои самолеты и растерли город в пыль вместе с людьми – мой город с моими людьми, потому что у многих там были черные брови и черные косы. Я молчал и был горд от ума, и меня там не было.
Я был и есмь быдло и тогда уже, когда москвичом стоял на мосту или на крыше и смотрел, как снаряды летят в такой белый-белый дом и оттуда дым и «Пах!» Они в дураков попадали, а умные стояли рядом.
Я был и есмь быдло, когда провинциалом высматривал в телеке, как снаряды опять же в белый-белый дом этот, в москвичей зажиревших и поделом, а умные в Москву ту не ездют. И на мюзиклы не ходют.
И быдлом был я и есмь, когда самолет прошил небоскреб и трижды мое «Ха-ха!» было этим заносчивым америкосам.
Сказали мне, что не был я быдлом в том августе, когда на площади или у телека, но гордился и ненавидел, рвался туда, чтобы на ту или на другую сторону, но не сбоку, не со стороны смотреть, но быть. Так мне сказали, но врут, небось. Потому что теперь, когда эти «никто и ничто» убивают которых с черной кожей и черными косами, я молчу и горд от ума, что сумел родиться без черноты снаружи и меня там не будет, когда не высунусь.
Вот тебе и ответ, Платоныч. Если про меня, то со мной можно все, на то оно и быдло, чтобы стерпеть. Стерпеть и найти потом объяснение, зачем это все терпеть.
Так что привет тебе!
Сосед-Евгений.
Платон Платоныч пишет Соседу-Евгению: письмо пятое
21.04.2006
Тьфу на тебя! Ты сопли на колесиках собрал бы с забора. Любимое занятие ваше, интеллигентское – развесить их красивше некуда и любоваться вместе и порознь и рыдать в томлении и восторге. Катарсис и отпущение грехов одномоментно сам себе сготовил и живи, как прежде, только теперь отрыдав-отплакав и с чистой совестью. По мне так не можешь петь – не пей! Только не гунди, как переживаешь и душой страдаешь, чтоб за хлипкость свою еще и сочувствие получить. Тьфу, в общем, на тебя сто раз! Ну да ладно, как говаривал, мой незабвенный папаша: «Забыть и наплевать!»
Тут вот что получается. Наци, они, больше всего и свободнее всего в Москве и в Питере, так? Кстати, тебе не кажется, что его скоро снова в Петроград переименуют, чтоб рiдной мове на верность присягнуть? А там, в этих столицах наших что? Деньги, образование, власть. Получается: чем больше денег, тем больше наци. Чем больше образованных, тем больше наци. Чем больше власти, тем больше наци.
Вот! Они около денег, образования и власти тусуются. Сами убогие: у них ни того, ни другого, ни третьего, но они хочут иметь и то, и другое и третье. Хочут просто иметь и правильно для этого поступают, с верной стороны заходят. Если прямо за деньгами, то это долго и уметь надо с ними, чтоб полюбили тебя, не кинули. После как самого богатого деньги не спасли, не охранили от тюрьмы, так и вовсе. Образование еще дольше и ненадежней. Тогда власть. Ее взял и деньги имеешь и образование.
Теперешние были никто и ничто, их просто кликнули, а нынче, глянь, богатеньких пригнули, и образованные у них с руки слизывают. Потому власть! Чем хуже эти, которые теперь никто и ничто, но это без власти потому что. Пока. И они знают сразу, что власть захлопнуть надо своими так, чтоб не посягнули на нее чужие. Никогда! Пока к цвету кожи и волос примеряются, потом чего помудреней образованным вменят надумать. Те надумают – эти захлопнут.
Теперешним без Куршевелей никак, они перед Западом коленочки и гнут. Эти про Куршевели не ведают – они на электричках больше. Им страны пока хватит и Запад не указ. То многим в обществе любо, которые на электричках тоже. Другим просто не надо, потому эти за властью и все, а власть так заоблачно далеко от людей расселась, что и людям всем на нее… Ладно.
Власть нацистов пугалкой народной замыслила, чтобы по нужде достать и «Ух! Ух! Ух!» ею. А общество поглядело, поглядело, определило наци вызовом власти – не себе и успокоилось: со стороны теперь с любопытством, кто кого. Как в 93, примерно. А власть оказалась вдруг перед новым неловким вызовом. Старых противников побивала лехко, потому что есть их бессовестней и отвязней, но эти вообще на воле, беспредельные, им провокация не замысел даже, не операция, а воздух, каким дышат, жизнь. И как с ними, чего с ними, когда их не удивить, не посоревноваться гадостью – они всегда гадостнее могут и будут.
Теперь внимание! Вопрос: когда общество заметит в наци угрозу для себя, до захвата ими власти или после? Другой: когда после вдруг, сможет ли само из под наци выскочить, или, как немцам тогда, самим не совладать?
Думай, ищи, рыдать потом будем вместе.
Пока.
«Горяченького» за меня можешь принять, и я тут тоже. Салют!
Сосед-Евгений пишет Платон Платонычу: письмо восьмое
10.05.2006
Я чего молчу, я по делу молчу – я пытаюсь понять. Пока получается так, что общество угрозы в фашистах наших не видит, потому что, действительно, убогие они. Идеологически убогие. За спиной итальянских стояла теория элит с Моска, Михельсом и, главное, блистательным Парето. За спиной германских – и вовсе грандиозная фигура Ницше. За нашими – никого и ничего не было и нет. Сами теоретики говорят на языке улицы не по нужде пропагандистской, а потому как сказать им нечего. Тематическая пустота и беспомощность, однако, не означает пустоты нетематической. Птенцам Муссолини власть обещала путь к чести и славе. Гитлеровским – к чести и смерти. Нашим – путь к бесконечной халяве. Такое нельзя тематизировать, слишком убого. Вот и кричат все – и улица и идеологи: «Россия – для русских! Россия – для русских!» – а зачем, для чего она такая русским? Что в ней отворится для этих самых русских невиданного? Для чего будут жить они в ней и за что умирать? За новых хозяев «трубы»? Дерьмовато будет.
Когда-то Киевская Русь началась с того, что на торговом пути сели шайки наемников, чтобы их охранять. Не будем говорить «шайки», скажем – «дружины». Работа оставляла много свободного времени, в которое они занялись грабежом окрестного населения, ездили «в полюдье». Что и есть, собственно, начало русской государственности. Киев стал город богатый, говорят, тогда больше и богаче Парижа, Но богат он стал на торговле рабами, славянскими рабами. Торговали ими купцы, а доставляли их из ближних и далеких сел дружинники по приказу князей. Для князей «с верной дружиною» они были частью природы, не людьми, а продуктом, хорошо потребным «за морем», значит, товаром наравне с медом и шкурами, только более ликвидным. Илья Муромец «со товарищи» берегли землю Русскую, чтоб супостат не смел с нее на халяву людей уводить, а приходил на торжище как честной купец, развязывал мошну и платил за живой товар звонкою монетою.
Теперь, как вами справедливо было отмечено, мы живем на трубе и трубой. Она теперь вместо пути «из варяг в греки» и для нее важнеющее – это охрана, чтоб бесперебойно. Справедливо тогда, что именно охрана – главная в обществе, она и подмяла под себя государство. Наци попросту рвутся сами стать этой охраной, наемниками. Раз общество от трубы отделено, то ему начхать вроде, кто ее охранять будет – ему представляется, что его это не коснется. Основания есть, поскольку люди теперь цены не имеют. Что им люди? Кому их, когда их в мире вон сколько! Только наци придут с претензией на охрану навсегда, потому им унизить общество необходимо до той степени, чтобы там и намека на замену охраны не возникло. Их приход вызовет в нашем обществе мировоззренческую катастрофу: мы когда-то пообещали дать свободу и счастье всему человечеству. Не смогли – может быть это и невозможно. Но чтобы для себя самих добровольно смириться с царством вертухаев? Это даже не зона, как при большевиках, а снова лихая дружина и окрестное население, которое теперь поскольку ценности не имеет, то только для покуражиться. Они уже куражатся, избивая и убивая, чтоб потом хвастать за пивом, как они лихо. В Германии – это было, но как детство нацизма, с ним было покончено в «ночь длинных ножей». Германские наци готовились для сотворения вселенской катастрофы, для превращения всего мира в кладбище – там мелкое хулиганство неуместно. Нашим – это «покуражиться» и есть главное на досуге. И потом, чтоб знали, кто хозяин, а кто тварь дрожащая.
Тогда получается, что мир весь наша катастрофа не напугает, заставит быть поосторожнее, принять меры по созданию санитарного кордона, а там пусть – хотим мы исчезнуть с лица земли, так это наше право. Византия была вот, и нет уже, а тоже большая и культурная. Значит, жить не хотела. Бог, кого хочет погубить, сперва лишает разума. Ну а мы, безбожники, сами до этого дошли.
Таким образом, наш нацизм – это в первую очередь собственно наша проблема, не мировая. Отсутствие глубины, другого измерения в нем таит опасность, поскольку позволяет хапнуть власть для общества неприметно, совершив прыжок из «слепого» для него пятна. Но именно тут и надежда, ибо когда придет, то на «зачем» не сможет ответить ничем, кроме покуражиться над спрашивающим. А это не ответ. Это перевод вопрошания в другое пространство, в сферу действия, то есть драки. В которой вполне снова может проснуться коммунизм, в драке себя показавший куда как способным.
Вот ответ на твой вопрос: прийти к власти нацисты очень даже могут, к сожалению, но удержаться – нет. Паретов и Ницшев своих не имеют, и теперь даже если те, где и появятся, то будут для следующих поколений наци. Теперешним остается болтаться меж «православным национализмом» или «национальным православием» или какой-нибудь еще подобной хренью, которой никак не покрыть единственного их стремления – к халяве и навсегда!
Очень длинно получилось, но потому сам не знал, думал. Вот так надумалось.
Грустно как-то получилось. Но как уж есть. Сосед-Евгений.
(C) Евгений Р. Кропот, 02.01.2006. Последняя редакция: 10.05.2006
|
